Я не могу проиграть!

ГЛАВА 1

Моё детство можно назвать счастливым. Я выросла в дружной семье: мои родители, как мне тогда казалось, любили друг друга и баловали меня. Мне позволяли всё или почти всё в разумных пределах. Моя жизнь не была насыщена запретами вроде «не ходи туда» и «не делай этого», и я никогда не испытывала страха перед наказанием. Дома было весело и моим друзьям нравилось приходить ко мне в гости.

Я родилась и выросла в Москве. Мы жили на седьмом этаже старинного дома по Новодевичьему проезду. Из окон нашей четырёхкомнатной квартиры открывался вид на Новодевичий монастырь и пруд.

Моя мама — известная пианистка: ей я обязана пониманием чудесного мира классической музыки. Моё детство прошло под мелодии замечательных композиторов: Баха и Бетховена, Чайковского и Шопена; мне повезло, я могла слушать их часами, когда мама готовилась к концертам. Огромный чёрный рояль стоял в просторной гостиной, и я любила, устроившись в кресле, наблюдать, как мамины изящные руки порхают над клавишами, унося меня в мир грез, где я была самой лучшей, самой смелой и самой красивой.

Профессию отца я назвала бы экзотической. Ученый-зоолог он не вылезал из командировок, изучая мир диких животных. Когда он был в отъезде, я ужасно скучала по нему и с нетерпением ожидала его рассказов.

Мои родители были абсолютно разными, как внешне, так и внутренне. Мама предпочитала классический стиль в одежде и строгую прическу, отец всегда и всюду ходил в джинсах, а его кудрявые волосы в беспорядке падали на плечи, нуждаясь то в стрижке, то в обычном гребне. Одна обожала «выходы в свет», другой предпочитал пикники на природе с друзьями.

Папа относился к маме, как к королеве, и это, конечно, ей льстило. Да и держалась она, как важная особа, начиная от поворота головы и царственной осанки до полного нежелания обременять себя хозяйственными делами. Когда папа уезжал — а он был прекрасным кулинаром — к нам приходила соседка, которая готовила и убирала. Я не любила её стряпню, поэтому рано начала экспериментировать у плиты сама. А мама, сидя на табурете с прямой спиной и легкой улыбкой, ела мои подгоревшие — я все время «висела» на телефоне, — и слишком острые, приправленные папины экзотическими специями, — кулинарные художества. Надо отдать маме должное: она ни разу не скривилась и всегда хвалила меня.



Отец считал меня способной, был уверен, что меня ждёт прекрасное будущее и всячески поддерживал мою самостоятельность. Он учил меня думать, искать нестандартные решения. Мы вместе занимались спортом, плавали, он научил меня водить машину и мотоцикл. Отец всегда говорил, что трудно предугадать, какие навыки и умения пригодятся в жизни, поэтому призывал меня учиться всему. Он и сам постоянно что-то изучал, читал, посещал всевозможные лекции и выписывал множество журналов. Папа говорил и читал на пяти языках, четыре из которых выучил самостоятельно. Я с раннего детства занималась в различных кружках и студиях: фигурное катание, бальные танцы, курсы скорочтения и французского языка. Так что моя жизнь была интересной и насыщенной.

Мне нравился сам процесс борьбы. Самоутвердиться перед контролёром за безбилетный проезд, поскольку я опаздываю в школу. Приходить на занятия, когда уже проверили урок, и что-нибудь соврать. Учителя настолько привыкли, что к зависти одноклассников, лишь кивали в ответ на моё «здравствуйте!» и позволяли сесть на место.

Во дворе у нас была замечательная компания: пять девочек и трое мальчишек, так что при первой возможности я убегала гулять.

Позже, лет в четырнадцать-пятнадцать, мы начали играть в «любовь». Ольга, моя лучшая подружка, и я гордо отправлялись на прогулку, где нас поджидали те же мальчики, с которыми мы пару лет назад играли в казаки-разбойники, а также их старшие братья. С кем только я не крутила романы, отвергая одноклассников, предпочитала встречаться с теми, кто уже закончил школу. Какое удовольствие мне доставляло мучить поклонников: ставить на колени за малейшую провинность и расстраивать из-за пустяков. Особенно мне нравился момент расставания. Я надевала красивое платье, делала взрослую причёску и макияж, и когда мой кавалер, говорил, что я особенно великолепна, объявляла, что это наш последний вечер. Конечно поклонник, ошарашенный от моей жестокости — бедняга вообразил, что я разоделась ради того, чтобы ему понравиться — умолял не покидать его, но я, входя в роль, гордо покидала его, предвкушая огромное удовольствие от того, что расскажу об этом подружкам и услышу завистливое: «Ты меняешь парней, как перчатки».



В тот день — по-весеннему тёплый и солнечный — я медленно возвращалась домой из школы. От нехорошего предчувствия сердце тоскливо сжималось. В кустах весело чирикали живые взъерошенные воробьи, на асфальте перед домом две девочки в белых гольфах прыгали в классики. Пожалев о том, что выросла из детских забав, я поднялась пешком на седьмой этаж и нажала кнопку звонка. Дверь открыла мама. Против обыкновения, она встретила меня без улыбки, словно чужую.

— Ты как раз вовремя, — сказала она, не глядя мне в глаза, — нам нужно поговорить.

Бросив в угол школьную потрепанную сумку, я прошлепала босиком за ней на кухню. На своём месте у окна сидел папа, показавшийся мне непривычно грустным.

— Привет! — я чмокнула его в щеку.

— Мама должна тебе кое-что рассказать, а я пройдусь, чтобы вам не мешать, — быстро сказал он, тоже пряча глаза.

Я опустилась на краешек стула.

— Тебе не нужно уходить, — сказала мама. — Вика уже взрослая и будет лучше, если мы вместе всё обсудим.

— Мы вместе обсудим?! — повторил он. — Ты не понимаешь, что нас, — он сделал ударение на этом слове и горько усмехнулся, — нас больше нет.

Я ничего не понимала: это определённо были не мои родители, что-то изменилось, пока я была в школе.

— Мама! Папа! Что происходит? — я беспомощно переводила взгляд с одного на другого, но они не обращали на меня внимания.

— Имей мужество рассказать о том, что ты сделала с нами и о своей великой любви, — поморщился отец, вскакивая со стула. — Только не надейся, что наша дочь тебя поймет.

Хлопнула входная дверь, мы остались вдвоем с мамой. Какое-то время я молчала, потрясённая и убитая.

— Куда ушёл папа? — спросила я, нарушив молчание.

— Не знаю, — мама постукивала тонкими пальцами по столу, глядя в окно.

— Мам, что произошло? Вы поссорились?

— Дело в том, доченька, что мы с твоим папой разные люди, — начала она, по-прежнему глядя в окно. — Да ты и сама это замечала. — Единственное, что объединяет нас — это ты, в остальном — каждый из нас уже давно живёт своей жизнью. Я — музыкой, гастролями, концертами, а папа — своими экспедициями, в которых он проводит больше времени, чем с нами. А когда мы встречаемся, то уже не знаем, что делать вместе, такие разные у нас интересы. В общем, мы, — она сделала паузу и с трудом выговорила — решили развестись.

— Ерунда какая-то, — потрясла я головой. — Вы прожили вместе столько лет и теперь вдруг обнаружили, что не подходите друг другу? — Но до сих пор всё же было хорошо, вы даже не ссорились?!

Мама вздохнула и нервно стала постукивать длинными тонкими пальцами по столу, ей не хотелось ничего мне объяснять, но я должна была знать всю правду, какой бы горькой она не была, поэтому продолжала настаивать.

— Хорошо. Постарайся понять — ты уже взрослая — я полюбила другого человека и не могу больше оставаться с твоим отцом.

— Что? Ты влюбилась? — удивилась я. — Кто он? Кто может быть лучше папы? Кто ещё будет также любить тебя? — выкрикнула я, словно мы поменялись ролями.

— Его зовут Николай. Он играет на виолончели в нашем оркестре. Он замечательный, близок мне по духу, и у нас одно общее дело — музыка. Мы любим друг друга, и я, наконец, поняла, что такое счастье.

— А все эти годы ты была несчастной? — допрашивала её я. — А как же папа? Как он будет жить без тебя? — почему-то мне не пришла в голову мысль о себе, словно я уже была не с ними.

— Не знаю, доченька, — при упоминании о папе у неё стал виноватый вид. — Думаю, он привыкнет, он сильный. Встретит другую женщину, полюбит. Мужчины недолго остаются одни.

— Напрасно ты себя утешаешь, — сказала я. — Папа однолюб, он не сможет тебя забыть, и ты это знаешь.

Мама опустила глаза вниз и заморгала, пытаясь сдержать слезы. Я смотрела на неё, и у меня разрывалось сердце: мне было обидно за отца — моя мать, которую он так любил, предпочла ему другого. Моя семья была моей опорой, моей крепостью, и мне казалось, что у меня всегда будет этот дом, где живут самые близкие люди, которые меня любят и понимают. Я уже чувствовала себя потерянной и одинокой.



«Нас больше нет», — сказал папа, когда уходил, и я согласна с ним: теперь мы врозь — беззащитны и ранимы. Что чувствовал он, когда после семнадцати лет совместной жизни, всех его цветов подарков и бесконечных ухаживаний его жена заявила, что больше не любит его? Мне хотелось помочь ему, облегчить его боль, но он ушел, и я даже не знаю, навсегда ли это или на время. Неожиданно мне стало невыносимо сидеть на месте и смотреть на свою мать, на человека, который так поступил с нами. Я ощущала некое презрение к ней, как будто она сделала что-то постыдное. Влюбиться в тридцать пять лет?! Кому это может прийти в голову? Любовь в моём понимании имела право на существование только у молодых.

— Пойду на улицу, — бросила я и выскочила из-за стола, не дожидаясь ответа.



Не разбирая дороги, я шла по залитым солнцем улицам, от сладкого запаха сирени кружилась голова, а я всё думала, как же мне жить дальше.

Долго бродила вокруг пруда и стен Новодевичьего монастыря, иногда плакала, иногда разговаривала сама с собой. В конце концов, решила, что после развода не останусь с матерью, а буду жить с отцом, куда бы он ни уехал.

Вернулась я поздно, дома никого не было, и я решила, что мама, наверное, с ним, со своим музыкантом. В груди поднялась волна ревности, следом за которой пришло любопытство — мне захотелось увидеть, как выглядит мужчина, разрушивший нашу семью? Может, мне удастся поговорить с ним, объяснить, что он не имеет права на маму, потому что она принадлежит другому? А вдруг, увидев меня, он и сам поймет, что у нее семья и что он не прав? С этой мыслью я легла в постель и пока не заснула, подбирала слова, которые скажу ему при встрече.

ГЛАВА 2

Оставшиеся до каникул дни я провела как во сне: плохо осознавая окружающее и не испытывая никаких желаний. Я ходила в школу, но совершенно не понимала, что объясняли учителя, разговаривала с подругами, но не слышала, что мне рассказывали, много гуляла, но не замечала ни весны, ни пения птиц. К счастью, экзаменов в десятом классе не было, а все важные контрольные уже были написаны раньше, иначе не знаю, с какими отметками я бы закончила год. Мысли постоянно кружили вокруг предстоящего развода родителей, и я не могла заставить себя учиться. Никому из подруг я не рассказывала об этом, не хотела их жалости, поэтому в компании старалась играть прежнюю себя: жизнерадостную и весёлую. Единственным, кто всё знал, был мой друг Вадик, который вырос без отца.

В нашей компании Вадим пользовался заслуженным авторитетом: не был маменькиным сынком, несмотря на уважительное отношение к матери, хорошо учился, но не стал любимчиком учителей, часто выдумывал смешные проделки, но не прослыл хулиганом. С девочками он не встречался, вежливо давая понять, что женский пол его не интересует. Исключение составляла я: мы дружили с детского сада, учились в одном классе, поэтому общались, не обращая внимания на разницу полов. Я рассказывала ему о своих романах, Вадик давал ценные советы, утешал, когда я была расстроена, смеялся над моими ухажёрами и говорил, что никогда не влюбится в меня даже при полном истреблении женского населения. Так что мы действительно дружили, и нам не было дела до косых взглядов одноклассников.

Когда прежние забавы стали казаться мне пустыми, я стала больше времени проводить вдвоём с Вадиком. С ним мне не надо было притворяться, и я могла сколько угодно жаловаться и грустить. Мы садились в троллейбус и уезжали в центр. Раньше мы с папой много гуляли, он хорошо знал историю Москвы и во время наших прогулок выполнял по совместительству роль экскурсовода.

Теперь, уподобившись отцу, я рассказывала Вадику об улицах, домах и церквях. Он внимательно слушал меня, только больше смотрел на меня чем на то, о чём шла речь. Вероятно, ему нравилось быть со мной и, если бы я его тогда поцеловала, наша дружба бы закончилась. Но меня вполне устраивали именно такие отношения, и я не торопила события.

Как-то раз, решив отдохнуть, мы сели на скамейку на Никитском бульваре под цветущими каштанами. Уже не помню, о чем мы говорили, только Вадим вдруг повернулся ко мне и порывисто спросил:

— Ты решила, куда пойдёшь учиться?

— Пока нет, ещё есть время подумать. А ты?

— Никому не скажешь?

— Могила, — шутливо ответила я.

— Я хочу стать лётчиком. Мне снится иногда, что я лечу, управляя самолётом, а подо мной облака, и вся эта большая машина повинуется мне, а где-то там меня ждут люди, которых нужно спасти. — Он посмотрел на меня смущенно и взволнованно.

— Ты мечтатель, — я ласково погладила его по руке и шутливо добавила: — Книжек начитался, а в жизни всё не так. Ты будешь уставать и уже не будешь любоваться облаками. К тому же, чтобы стать летчиком, надо пройти медицинскую комиссию.

— Я не мечтатель! Я буду летать! Ты не веришь, что я смогу?! — слишком громко и запальчиво выкрикнул он.

Две старушки с соседней лавочки с осуждением посмотрели на нас.

— Главное, чтобы ты сам в себя верил. Просто я думаю, что романтика пройдёт и останется тяжелый труд, и на облака ты будешь обращать внимания не больше, чем сейчас на асфальт из окна автобуса.

— Ты пессимистка, и это тебе не идёт, — прервал меня Вадим.

— Извини, возможно, я не права. Сейчас у меня не лучшее время в жизни, и всё кажется серым, — я посмотрела на Вадика.

«Странно, что я раньше не замечала, что он такой», — размышляла я, охваченная какой-то тёплой волной нежности.

Вадик повернулся ко мне и неловко обнял меня за плечи.

— Давно хотел сказать, — его лицо было так близко, и эта непонятно откуда взявшаяся нежность опять захватила меня, но я сделала над собой усилие и прижала палец к его губам.

— Ты совершаешь ошибку. Не надо ничего говорить.

Вадим отпрянул от меня, и какое-то время мы сидели молча. Потом он встал и пошёл за мороженым, а я смотрела вслед его долговязой фигуре в белой футболке и потёртых джинсах. Мне стало жаль его, но я очень боялась серьёзных отношений. Чтобы чувствовать себя счастливой — моя жизнь должна бурлить и всё должно вокруг меняться с огромной скоростью, одни и те же вещи и люди утомляли меня, размеренная жизнь заставляла меня скучать. Именно поэтому я постоянно переставляла мебель в комнате, вешала картины на стены, придумывала разные игры и крутила романы с новыми ребятами. Я очень завидовала родителям: они постоянно куда-то уезжали, видели что-то новое, встречали новых людей и возвращались домой, переполненные впечатлениями.

— Держи, — Вадик протянул мне вафельный стаканчик.

— Спасибо, — я взяла мороженое и встала со скамейки. — Поехали домой, мне пора.

— Ну конечно пора, у тебя же вечером свидание с очередным влюблённым в тебя дурачком.

— Почему дурачком? И, вообще, что тебе за дело до моих парней? — разозлилась я. — Завидуешь им что ли?

Вадик презрительно оглядел меня с ног до головы.

— Просто не понимаю, что они в тебе находят.

Он ждал, что я обижусь, но я лишь рассмеялась.

— Сама не понимаю. То ли дело ты?! Просто кремень. Столько лет знакомы, а всё только друзья.

Вадик поперхнулся мороженым и закашлялся.



Через Никитский бульвар мы вышли на Арбат, а потом прошли на Гоголевский, самый мой любимый из всех бульваров. Я рассматривала прохожих и не обращала внимания на Вадика, он по-прежнему молчал и смотрел себе под ноги. Все скамейки были заняты: парочки целовались, бабушки судачили, мамаши выгуливали своих отпрысков, а мы медленно вышагивали, стараясь не смотреть друг на друга. У подъезда Вадик поцеловал меня в щёку.

Я открыла дверь своим ключом. Медленно прошлась по комнатам: когда-то ухоженная квартира выглядела запущенной и неуютной: она больше не была тем домом, который я так любила. Мне опять стало грустно, всё чаще и чаще я оставалась одна. Родителям не было до меня дела, словно, потеряв друг друга, они разлюбили и меня.

Папа уехал на Кавказ, а мама почти не бывала дома, объясняя своё отсутствие концертами и репетициями, но я догадывалась, что она проводит время со своим знакомым. Очень хотелось с кем-нибудь поговорить. Руки сами собой набрали знакомый номер. Вадик снял трубку после первого гудка.

— Вадим, а что ты хотел сказать мне?

— О чём ты? — начал придуриваться он. — Я уже и не помню и, вообще, занят сейчас. Тебя там что, все кавалеры побросали из-за твоей меланхолии? Так ты не раскисай, держи себя в руках. Ты же знаешь, парней всегда привлекала только твоя весёлость, — Вадик явно издевался надо мной.

— Да иди ты, — я бросила трубку, испытывая горькое сожаление о минутной слабости.



Я пошла в ванную и долго изучала в зеркале своё лицо. Не красавица, конечно, тут Вадик прав, но очень даже ничего. Улыбнувшись своему отражению, я еще выше вздернула нос и решила, что никому не удастся испортить мне настроение. Надо не грустить, а действовать. Я встречусь с маминым женишком и попытаюсь спасти нашу семью, решила я. Лежа в постели перед сном я обдумывала слова, после которых он обязательно откажется от своей любви, мама вернётся к нам, и мы втроем снова будем счастливы.

Конец ознакомительного фрагмента